Тематические форумы

or their samples written

only a few survived.

which is carried out by the printing

, text and illustrations to which

Склад торф'яного грунту Тверда основа торф'яного грунту - це неразложившиеся органічні частки різних розмірів, рослинні залишки зі збереженою структурою, мінеральні речовини і гумус. Їх кількість відрізняється у верхових і низинних торфів, тому і структура їх розрізняється за ступенем дисперсності. Вважається, що низинний більш однорідний, і його коефіцієнт чорнозем якого обробітку потребує становить 10-40, не більше, а верхової - менш, тому і коефіцієнт неоднорідності може коливатися від 60 до 700. Кількість мінеральних речовин залежить від походження покладів.

Соболезнования родным и близким, два дня назад написала Эдуарду Романовичу лично вопрос по своему заболеванию, с надеждой жду ответа и вдруг... здесь узнаю нет этого светлого человека, пробило слезу, память о нем останется пока живы те, кому довелось пообщаться с этим Человеком.

Часть 4.
В 1986 году наша семья переехала по БАМу восточнее, в пос. Таксимо на севере Бурятии. Там я работала три года. Климат суровый: высокогорье, сейсмичная зона, и морозы до минус 56 градусов. После 10 лет работы в Иркутской области я на новом месте заметила необычность течения ишемической болезни сердца: ряд скоропостижных смертей практически здоровых молодых мужчин, чаще после употребления нормального алкоголя, и без явно выявленной патологии при вскрытии. Какое-то неравномерное наполнение пульса с выпадениями, но синусовым ритмом на ЗКГ. Патология костно-суставной системы , возникшая впервые у молодых людей…
Словом, .я обратилась с письмом к Эдуарду Романовичу, так как не смогла сама найти объяснения этим фактам. Это было в 1986 или 1987 году.
Он мне ответил. Письмо было напечатано на машинке. Сожалею, что не сохранила его, но хорошо запомнила содержание. Эдуард Романович предположил, что такие смерти чаще наступают от остро возникших нарушений сердечного ритма. Видимо, местность была как-то неблагоприятна по минеральному и микроэлементному составу.
Но главное, я запомнила, что Эдуарда Романовича проводили на пенсию, как только ему исполнилось 60 лет. Сказали, мол, это необходимо для «перестройки», а он написал с горечью, что они так долго ждали этой перестройки, что ради неё он был готов на всё. Убийственная новость! Я была поражена. Такого высокого уровня преподавателя лишить возможности преподавать студентам! Какая чудовищная несправедливость!
В Волгограде я бывала очень редко, но при каждом удобном случае интересовалась судьбой Эдуарда Романовича. Так узнала про его работу в инфарктном центре на Мамаевом кургане, о том, как ему не удалось там спасти свою любимую жену, и он плакал над ней.
О том, какая у вас была богатейшая библиотека « от пола до потолка»( он дома консультировал мою дальнюю родственницу с пневмонией, дочь врачей). И даже, будучи в 1996 году в Питере на курсах по внелёгочному туберкулёзу , я встретила женщину-терапевта, проходившую ординатуру у Эдуарда Романовича. Она тоже очень тепло отзывалась о нём. И говорила, что они бывали у вас в гостях, и их угощали тортами, приготовленными самим Эдуардом Романовичем.
Я вспомнила, как на лекции по сахарному диабету он рассказывал о диете, а потом добавил: «Вот я говорю об этом больным, а сам представить не могу, как можно обойтись без сладкого».
Однажды мне удалось побывать на встрече нашего курса . До неё я разослала сокурсникам анкеты. И в них все назвали лучшим преподавателем Гуглина Эдуарда Романовича. По окончании встречи я позвонила Эдуарду Романовичу ( никто из преподавателей ВУЗа не присутствовал почему-то).
Я даже растерялась, когда он спросил: »Что, хотели узнать, жив ли я?» Но потом мы хорошо поговорили, я рассказала ему про анкеты, поблагодарила за всё, он смягчился, сказал про работу в инфарктном центре.
В 2000 году я с коллегой проходила курсы усовершенствования в Волгограде на кафедре клинической фармакологии. Но об Эдуарде Романовиче ничего нового узнать не удалось.
Я помнила, что у него день рождения 30 ноября. Это был день окончания нашего цикла.

Часть 3.
В 1976 году я уехала на строительство БАМ на север Иркутской области. И почти сразу оказалась единственным врачом в посёлке, оторванном от цивилизации. По наивности я считала, что в любом лечебном учреждении существует такой же Гуглин, который поможет разъяснить все вопросы. Как жестоко я заблуждалась!
Мои записки юного врача, «Врачебные истории», я записала и посвятила Эдуарду Романовичу, переслала ему электронной почтой, когда вдруг нашла его по интернету.
К нам в больницу посёлка Улькан на Баме приезжали периодически рядовые сотрудники кафедры терапии Иркутского мединститута ( зав кафедрой был Седов Константин Рафаилович), в частности, Гончаров Станислав Семёнович. Изучали артериальную гипертонию, готовили на БАМе свои диссертации. Я, как единственный тогда терапевт, работающий и в поликлинике, и в стационаре, наблюдала интересующих их больных ( а они были «сборной СССР» из всех уголков страны). Кстати, их предположение о временной, адаптационной гипертонии у первопроходцев, судя по моему опыту, не подтвердилось: ни у кого гипертония с годами не исчезла. Все нуждались в лечении.
Однажды Станислав Семёнович привёз брошюру и сказал: «Даю её тебе почитать на одну ночь». Это была «Терапия в таблицах и схемах. Нефрология, часть вторая». Увидев, кто автор, я воскликнула: «Да это же мои учителя, я заканчивала ВГМИ!» Он обалдел: «Ты у них училась?!» Я рассказала ему про Гуглина Эдуарда Романовича ( это он создал серию книг «Терапия в таблицах и схемах», по различным разделам терапии) С каким уважением он на меня посмотрел! Я почувствовала себя бледной тенью Эдуарда Романовича. Оказалось, их кафедре прислали эти методические разработки для преподавания студентам.
Конечно, ночь я конспектировала брошюру . А потом мне стало так досадно, что у меня нет такой, как в Иркутске. Написала письмо на кафедру госпитальной терапии в Волгоград с просьбой по возможности и мне прислать эту литературу, жалуясь, что я тут одна и посоветоваться не с кем . И мне прислали пару брошюр с коротким сопроводительным письмом, кажется, Ильченко Прасковья Яковлевна.
Но каково же было моё изумление, когда неожиданно я получила бандероль от Гуглина Эдуарда Романовича с шестью выпусками «Методических рекомендаций по клиническому разбору больных», безо всякого письменного сопровождения. Я их сохранила и перечитывала не раз. В ответ я поблагодарила его в письме (домашний адрес был указан на бандероли). И я ещё раз убедилась в уникальности своего наставника.

Часть 2.
Как-то у нас было ночное дежурство в отделении (нам позволяли самостоятельно ставить больным горчичники). И я запомнила ,как врач требовала у медсестры немедленно анализ крови больной, потому что « сейчас будет звонить Эдуард Романович, и он обязательно спросит, какая там РОЭ»( СОЭ).
Значит, он каждый вечер узнавал по телефону о состоянии своих пациентов.
После окончания нами четвёртого курса Гуглин Эдуард Романович почему-то оставил работу на кафедре. О причинах мы ничего не знали. Но помню точно, что в последующем студенты переписывали у нас лекции Эдуарда Романовича и завидовали нам белой завистью. Потому что все лекции были одинаково интересны и глубоки, касалось ли это кардиологии, ревматологии, эндокринологии или гематологии. По всем разделам у него были феноменальные знания и опыт ведения больных. На все неясные, трудные в диагностике случаи в волгоградских больницах приглашали на консультацию именно его, хотя было немало преподавателей со степенями и званиями.
А мы усердно посещали его факультативные лекции по фармакотерапии, где всегда аудитория была заполнена до краёв. Ещё он вёл терапевтический кружок, куда я не ходила: не было ни сил, ни времени. Да и стеснялась, понимая, насколько я ещё далека от того уровня, чтобы о чём-то рассуждать перед самим Гуглиным. Очень сожалею, поскольку он никогда не унизил даже самого бестолкового студента. А ещё он же организовал какие-то занятия для желающих научиться грамотной речи и выступать публично. Туда я тоже не ходила. Тогда для меня было стрессом даже просто отвечать перед своей студенческой группой. Хоть я и неплохо училась, и в зачётке были, в основном, пятёрки.
А потом мы перешли на кафедру госпитальной терапии, которой заведовал Зборовский Александр Борисович. И там нам снова повезло: часть лекций для нашего курса читал Эдуард Романович. И это были лучшие лекции
В субординатуре по терапии нашей группе достался не слишком хороший куратор, и, желая как-то нам помочь, сам Эдуард Романович один раз в две недели проводил клинические разборы. Он говорил, призывая нас к рассуждению над больным: «Разрешаю каждому из вас сказать по три глупости. Только не молчите!». Конечно, глупостей выдавали значительно больше, но в каждой он находил какое-то рациональное зерно. Отталкивался от него и не оставлял камня на камне от предложенной версии диагноза. Ей Богу, надо было иметь ангельское терпение, чтобы научить нас клинически мыслить.
Редкий педагогический дар! Он говорил: «Старайтесь не оставлять для себя неясных больных. В книгах надо искать ответы на ваши вопросы. Прочитанное с такой целью вы запомните навсегда»
Своими знаниями и опытом он делился с нами щедро и безвозмездно.
И вот, наконец, госэкзамен по терапии в 1974 году. У меня был выбор, к кому пойти отвечать по билету.
И я пошла к Эдуарду Романовичу.
Досталась, в частности, болезнь Иценко-Кушинга. Я, как в учебнике, стала отвечать про буйволовый вид и лунообразное лицо. Он заметил: « Никогда не видел буйвола с лунообразным лицом». У него было прекрасное чувство юмора, он мог быть ироничен, изредка даже саркастичен. Но никогда – равнодушен. И Эдуард Романович поставил мне «отлично»! Хотя на отлично терапию знал только он сам. И никому не прощал небрежного отношения к предмету. Кому-то приходилось и пересдавать.
После сдачи госэкзаменов по традиции порвали на клочки чей-то халат, - на автографы. И там до сих пор стоит роспись Гуглина печатными буквами.
С тех пор я больше ни разу в жизни не встречала Эдуарда Романовича.